И когда я узнала, что я еду,
я думала – о, боже, нет!

Маша, сейчас ты занимаешься фандрайзингом в фонде «Яркая жизнь», а за 18 лет до этого поехала в Германию волонтером «Перспектив» на Добровольный социальный год. Весь этот путь в благотворительности – это для тебя взаимосвязанные события?

Бесспорно да. Для меня волонтерский путь и его продолжение – одна и та же история. Могу сказать, что это в каком-то смысле определило мою жизнь, хотя у меня есть много знакомых и друзей, которые так же прошли свой волонтерский год в Германии, и это не изменило их жизнь. А у меня так сложилось, что как я начала, так и затянуло.

2004 год. Сколько тогда тебе было?

Мне тогда исполнился 21 год, как раз на вступительном семинаре в Германии.

Как ты к этому пришла?

До этого у меня был волонтерский год в детском доме в Павловске. Я знала про программу «Добровольный социальный год в Германии» и решила подать заявку на поездку. В глубине души мне было очень страшно, я думала: как это – на год в другую страну? И когда я узнала, что я еду, я думала – о, боже, нет! То есть я не скажу, что сильно рвалась. Но понимала, что это для меня будет определенная точка роста. Даже то, что меня пугало – я понимала, что это для меня будет большим шагом вперед. Я не знала языка. Я понимала, что это другая страна, непростая работа. Можно сказать, я ехала за трудностями, в поисках этих трудностей, чтобы то-то пережить, что-то пройти, почувствовать и понять.

То есть, несмотря на то, что у тебя уже был опыт взаимодействия с довольно тяжелыми ребятами в Павловске, страхов у тебя было не меньше, чем у тех, кто впервые узнал о наших подопечных?

Да. И, наверное, я осознавала разницу в устройстве работы с инвалидами в России и Германии, а 18 лет назад это вообще было как небо и земля. И я понимала, что если приезд немецких ребят к нам – это настоящее спасение, потому что работа каждого волонтера в ПНИ или в детском доме драгоценна, каждый волонтер всегда на вес золота, так было и раньше, и есть сейчас – то я в Германии вряд ли буду так же нужна, потому что там в принципе уже все хорошо, там все по-другому. И не знала, какое будет отношение ко мне как к иностранке.

И каким же оно оказалось? Расскажи о первом впечатлении.

В Германию мы ехали на поезде, дорога была долгая. Потом, когда я совершала другие поездки на самолете, я поняла, что именно в долгой дороге на поезде была какая-то фишка. 18 лет назад люди не так много путешествовали, как сейчас, и морально эту дорогу нужно было «проехать». И это было здорово.
Первое впечатление… Мы приехали, лето, август, цветочки – все красиво. Я помню эту дорогу из Берлина в Дрезден на разных поездах, когда мы только и смотрели по сторонам, на полянки и поля, цветочки и станции – это было прикольно, ты словно попал в другой мир.

Немецких волонтеров до сих пор отправляют на автобусе, чтобы они прочувствовали какие-то изменения в своей жизни, переход, переезд из Германии в Россию… Есть время подумать, куда ты едешь, и что тебя ждет. Сколько волонтеров ехали с тобой из России?

Нас было 10-12 человек. Мы приехали и две недели провели на семинаре с немецкими ребятами, которые после него должны были ехать в Россию или Украину на волонтерский год. У нас был такой обмен культурными впечатлениями, мнениями. А параллельно мы учили немецкий, что тоже было очень важно. За это время мы могли познакомиться освоиться в Германии, познакомиться, осмотреться, послушать о тех рабочих местах, куда мы поедем. Очень важное время. Круто, что есть эти две недели, которые немецкие и русские волонтеры проводят вместе.
Еще две недели мы провели в городе Аахен с другими волонтерами, которые приехали на волонтерский год из других стран – из Румынии, Венгрии, Польши, Украины.

Что в этапе подготовки было для тебя самым важным? Был ли какой-то совет, который помог во время волонтерства?

Честно говоря, конкретного совета вспомнить не могу. Но было в голове, что мне очень нужно учить немецкий. Для меня это было приоритетом. Я начала его учить за пару месяцев до отъезда на курсах, которые организовали «Перспективы». Я в него так вгрызлась, понимала, что без языка будет очень тяжело. Язык мне нравился. Я вложила много сил и так получилось, что когда нас уже в Германии распределяли по группам, я попала не в начинающую, а попала в средне-продвинутую. Это мне помогло. Когда я приехала на рабочее место и могла изъясняться, разговаривать – это было здорово. Не представляю, что было бы, если бы я не могла говорить совсем – это был бы для меня полный ахтунг. Хотя я знаю, что некоторые так приезжают, без языка, и как-то все равно справляются.

Где ты проходила волонтерский год?

В маленьком городке Шорндорф, в Баден-Вюртемберг под Штутгартом. Мое рабочее место было в мастерских для людей со специфическими проблемами: с депрессиями, шизофрениями, маниями. Там довольно простой ручной труд, разные заказы от разных компаний. Только сейчас, когда прошло много лет, я понимаю, где работала. А тогда я была совсем юна и у меня абсолютно не было информации о каких-то особенностях. Я не относилась к ним, как к больным или подопечным. Я была с ними на одной волне, и это было важно.

А расскажи подробнее о том, что вы делали?

Что только мы не делали… Например, мы делали розетки. Это такой простой труд. Например, компания присылает разные запчасти от этих розеток, и задача -- правильно их собрать, проверить, чтобы они работали. Я делала это тоже, потому что, когда мы работали вместе, мы говорили. Для меня было важно найти смысл своей работы. Так как там были сотрудники, профессионалы, не нужен был мой труд как таковой. И задача мастерской была не в количестве выпущенных изделий, а скорее в трудотерапии. Первое время я была немного потеряна, не чувствовала себя нужной. И поэтому я с ними разговаривала. Наверное, больше это была с моей стороны для них психологическая, моральная поддержка.
Потом я стала организовывать праздники. Привезли музыкальный инструмент в столовую, и мы периодически ходили петь песни, играть на инструментах. Ведь работа рутинная, они от нее уставали. Многие из них были семейными людьми, которые чего-то добились в жизни, но у них случилась какая-то проблема, и они оказались здесь. Такие моменты разгрузки для них были очень приятны. Я также придумывала какие-то интересные мероприятия: мы, например, варили мыло и продавали его на ярмарке. Я сама искала, чем могу быть полезна. Через то, что умею – творчество, общение. Любопытно, конечно, сейчас вспоминать это – все оживает.

Со всеми ли получилось найти контакт?

Если брать мою группу, то да. Там было, кажется, 5 женщин и 10 мужчин. С женщинами все сразу сложилось. Но и с мужчинами тоже. Например, там был такой прекрасный херр Нойман, для меня он даже стал как мой дядя или родственник, такая у нас сложилась «любовь». При этом, мы очень уважительно друг к другу относились, всегда обращались на «вы». С его стороны тоже было много отеческой заботы. Другие мужчины из группы по роду заболевания были более замкнуты, но мне кажется, у меня со всеми получилось найти контакт. Правда, был один тяжелый случай для меня… Я в общем-то рада, что потом этот человек ушел из группы. Просто он стал ко мне проявлять внимание как к девушке, мы были ровесниками. Но я -- волонтер, а он – подопечный. Мне было очень тяжело, я не очень понимала, как себя вести и не знала особенностей заболеваний. И плюс я еще плоховато говорила по-немецки. А он, в свою очередь, вел себя довольно непредсказуемо, и для меня это было морально тяжело. Поэтому потом я была рада, что он по каким-то причинам перестал посещать группу. Место, где я работала, редко попадалось волонтерам. Русские волонтеры после меня, вроде, уже не работали там.

А в целом как к тебе относились посетители мастерских?

Честно говоря, я не знаю. Возможно, в самом начале с иронией, потому что там взрослые люди, а тут я, девочка, пришла, по-немецки говорю лишь немножко. Хожу, улыбаюсь. Я помню, как я не знала, как вообще к ним «подкатить». Там были перерывы, когда часть людей выходили на улицу курить, и я выходила с ними. И там я задавала им все вопросы, которые знаю по-немецки: «Как тебя зовут? Чем ты занимаешься? Где ты живешь?» Я думаю, они видели, что я стараюсь, общаюсь. Все были вежливы. Негативного отношения не помню. Думаю, им даже нравилось, что я с ними наравне: у них свои проблемы, а они помогают мне с немецким. Я учила немецкий все время, пока там находилась (чего и всем волонтерам советую, поможет и в работе, и в жизни в дальнейшем). Мы делали так: я сажала людей из группы, раздавала свои карточки со словами, и с их помощью выучила много новых слов. Так они мне еще и помогали.
До меня были пара немецких волонтеров, которые там работали – у них был все же какой-то другой статус. А я по факту сама себе придумывала дело. Кстати, еще мы расписывали горшки в какой-то технике. Чего я только не пробовала делать. Мне было важно это, и я получала поддержку от моего руководителя, он видел, что это позитивно влияет на подопечных.

Не грустно ли тебе было, что ты была там одна из волонтерской команды? Или, напротив, в этом были свои преимущества?

Думаю, если бы были другие волонтеры, мне было бы повеселее. Потому что такой статус… Ты один волонтер, и есть подопечные, сотрудники, другие люди, а ты – волонтер. При этом твои функции довольно размытые. Да, было бы веселее.

Далеко ли ты жила от мастерских, какие вообще были условия?

Я жила примерно в 20-25 минутах ходьбы от мастерских. Там не было транспорта. Я ходила пешком до места работы, и мне это всегда нравилось: там были красивые места. Я жила в квартире с еще одним волонтером -- с девушкой, которая работала в доме сопровождаемого проживания.

Откуда была девушка?

Из Питера, мы приехали вместе. Это тоже было моей большой поддержкой. И еще одна моя подруга жила в другом городке в 30 минутах от меня на электричке, и мы регулярно встречались. Это было важно. Другая моя подруга попала в Гамбург, и там была абсолютно одна – одна на своей работе, одна из волонтеров в целом, и ей было намного тяжелее. Наличие волонтеров рядом – это очень хорошо.

Твои подопечные и коллеги спрашивали про Россию?

На самом деле, не помню, чтобы сильно вопросы задавали. Запомнился один не очень позитивный момент. Мы готовились к рождественским посиделкам, накрывали в столовой столы. Там было очень много рождественского печенья -- точнее, в основном было рождественское печенье. И меня сотрудник спрашивает: «Ну что, здорово?» Я радостно (праздник же) говорю: «Да!» А он: «В России, наверное, одна картошка, да?» У него есть какие-то друзья, которые ездили в Монголию, в очень дальние места, где, возможно, и правда едят одну картошку. И мне так жаль, что тогда мне не хватило немецких слов ему рассказать, что на праздники мы обычно много и вкусно едим. Что у нас оливье, селедка под шубой, разносолы…

А вообще, был такой момент, где ты могла презентовать свою культуру, рассказать о месте, откуда ты родом – было ли это в рамках твоего волонтерского года?

Именно среди волонтеров – было. В ходе семинаров, на которые мы приезжали в координирующую организацию со всей Германии, были национальные вечера. И на одном мы должны были представить Россию. Одновременно мы помогали нашему украинскому коллеге, потому что это было время, когда мы не воспринимали друг друга как что-то отдельное. Украинские волонтеры представляли вместе с нами Россию, а мы вместе с ними представляли Украину. И у нас подобрались такие творческие ребята, что мы делали крутые постановки. Один волонтер, девочка, она была хореографом, еще был режиссер. Мы реально делали музыкальные, театральные постановки с песнями, танцами, с какой-то идеей, со смыслом – это было очень здорово. У меня до сих пор гордость за это, потому что наша русская группа тогда выделилась, мы рассказали очень красиво о России и Украине. Сейчас даже не верится, что мы говорили о нас как об одной стране.
Еще помню яркий момент, что на этих показах представлений присутствовал патер Рит, основатель ICE (немецкая общественная организация Initiative Christen für Europa – Инициативные христиане для Европы), очень важный и дорогой для меня человек. И я помню, что его это как-то сильно взяло за душу. Потому что он был солдатом СС и воевал в России, и у него были свои чувства, переживания. И как мы пели финальную песню «Выйду ночью в поле с конем», переживали, и как он радовался, когда пели украинские национальные песни…

Расскажи подробнее про патера Рита, потому что я помню, что это знаковая фигура для тебя. Как произошло ваше знакомство и почему о стал для тебя такой важной персоной?

Я полюбила его еще до того, как мы познакомились лично, потому что он прошел войну
и после войны у него произошел какой-то переворот, что все оказалось не так, как ему казалось. И он всю жизнь потом посвятил тому, чтобы не было войны. То есть он создавал социальные молодежные проекты, которые способствовали связям между странами. Он считал, что если молодой человек поедет и поработает год на какой-то социальной работе в другой стране – он не пойдет на нее войной. В этом и фишка всего этого проекта, как я помню из его уст. Получилось так, что во время волонтерского года он обратил на меня внимание, и в конце, когда я уже заканчивала свою программу, он придумал новый проект, и привлек волонтеров из каждой группы, которые были в Германии, пригласил дальше участвовать, в том числе и меня. У него была идея развития новых социальных проектов в России, Румынии… С тех пор мы стали общаться, я познакомила его с организацией, которая помогала людям в тюрьмах, и потом лет шесть я привозила в Германию группу людей, работающих в системе исполнения наказаний в России на обмен опытом. Это была важная история. Люди, которые работают у нас с заключенными и наркозависимыми, смотрели, как это происходит в Германии. Это делалось уже в рамках другой организации. Он учредил другой фонд, от которого была эта работа. Но по факту, идея патера Рита оставалась той же. Это помощь и развитие социальных проектов и такой контакт между странами, общий язык.

У тебя остались какие-то связи с Германией?

Сейчас контактов не так много. Есть связь с моими подругами, которые там живут, которые там были волонтерами, которых я отправляла туда жить, уже будучи координатором. Также есть семья, с которой я дружила, они были близкими друзьями в том городе, где я жила. С рабочим местом контакта сейчас нет, потому что уже прошло время. Первые годы я их навещала.

Ты упомянула про подруг, которые остались в Германии. У тебя таких мыслей не было?

У меня сначала осталась одна моя близкая подруга, она там влюбилась. Они прожили 6 лет в Германии, а потом уехали. Сейчас живут в Одессе, в Украине, у них там свой бизнес, большая семья. Ее супруг, русский немец, тоже охотно уехал.
Сейчас там живет моя другая подруга. Она вышла замуж гораздо позже, уже много лет спустя после волонтерского года. У нее тоже все хорошо, своя большая успешная танцевальная школа в Штутгарте. Что касается меня – нет, у меня не было желания остаться.

А почему? Ты скучала по России? У тебя была миссия вернуться именно в «Перспективы» и продолжить деятельность?

У меня была какая-то гордость. Не знаю… Есть какие-то стереотипы, что девушки из России очень хотят уехать, выйти замуж и остаться. У меня была мысль -- «я не такая». Может, это глупо звучит, но в моем случае такое было.

Как ты думаешь, почему все-таки с годами процент тех, кто остается, увеличивается?

Я могу только предположить… Когда мы поехали в Германию, мы только осваивали интернет. Например, я в тот год только начала пользоваться почтой. Мы общались, писали друг другу письма. В почте у меня есть такая стопка таких же писем, которыми мы обменивались, пока жили в Германии, с волонтерами, друг с другом. Звонили по карточке, эти звонки довольно дорого стоили. Раз в неделю мы звонили домой. Может, это связано с тем, что сейчас этот контакт поддерживать очень просто. Можно общаться по видео, мессенджеры. У нас в 2004 году были только СМС, телефонная карточка и почта. Может быть, связано с тем, что в целом отношение к поездкам, к жизни заграницей -- оно другое. Тогда это было – о, ты куда-то поехал, в Германию! Сейчас это нормально -- жить в другой стране. Нормально куда-то приехать на время, на год, пожить. Может быть, сейчас волонтеры более активно учат язык. Может быть, вопрос в менталитете, и им проще находить какой-то контакт. Это все сейчас – мои догадки. Я об этом не думала, но это то, что я могу предположить.

Вот ты упомянула менталитет: что тебя удивило тогда в Германии и самих немцах?

Меня удивляла их вежливость, приветливость. Ощущение безопасности было. Мы приехали еще летом, светило солнце, теплая погода, цвели цветочки, все улыбались.

А насколько ты смогла понять, погрузиться в тему работы в Германии с людьми с инвалидностью? Что было для тебя новым, и что ты привезла оттуда?

Для меня, конечно, вся структура в целом, как вообще инвалиды живут, как устроен их быт, жизнь – это такой большой контраст.
Тогда в детском доме в Павловске еще не было столько специалистов, не было столько профессиональной поддержки от «Перспектив», и было нормально, например, что дети все время лежат в кроватях. Мы тогда только-только начинали их высаживать в кресла. Важно, чтобы ребенок не только лежал, но, например, еще и сидел. Как минимум. В идеале, конечно, чтобы его взяли куда-то и он вообще сменил место.
Когда это происходит все время, и ты другого не видишь, то это вроде нормально – вот лежачий ребенок и он лежит. Но когда это на контрасте, ты понимаешь, что блин, это ни фига не нормально. Вовсе не нормально, что он лежит, не нормально, что его не берут. Вообще не нормально, что он в целом живет в детском доме и что к нему так относятся. Когда ты видишь, как относятся к инвалидам в Германии… У них полная жизнь, организован досуг, их с улыбкой встречают в кафе. На улицах – смотрят не со страхом, не косо. Им улыбаются. Тогда ты понимаешь, что вот это и вот это -- не нормально.

Ну да, это очень важная история. Мне кажется, с такой миссией во многом и отправляли волонтеров в Германию, чтобы люди, которые возвращались, как-то несли знание о таких людях и меняли постепенно свой маленький круг, потом большой свой круг общения. Чтобы принятие таких людей возрастало у нас. И несмотря на то, что уже 2022 год на календаре, это по-прежнему важно. Что ты стала делать по окончании волонтерства?

После волонтерского года я осталась еще на полгода, в проекте, о котором я рассказывала, куда меня пригласил патер Рит. Полгода я проходила практику в разных учреждениях, в основном в Аугсбурге в Баварии. Работала и в центрах, где помогают наркозависимым, и в местах, где курсы подготовки, поддержки людей, которые освободились из мест заключения. А когда я вернулась, я просто себя пробовала в разных местах. Немножко работала на телевидении, делала сюжеты, писала анонсы. Потом меня пригласили на отборочный семинар в Германии в качестве помощника. И на этом семинаре Маша Островская, директор «Перспектив», сказала: «Маша, почему ты к нам не идешь?» Мне предложили работать координатором волонтеров в детском доме в Павловске, и тогда я на долгие годы осталась в «Перспективах».

Помог ли твой опыт понимать немцев, которые приезжали волонтерить в детский дом?

-Да, мне, конечно, это помогало гораздо лучше понимать немецких волонтеров. Зная их менталитет, культуру общения, взаимодействия, каких-то рабочих.

И потом ты сама уже стала отправлять волонтеров уже из России в Германию на такие же проекты, да?

Да. Потом, после работы в детском доме я четыре года работала в офисе «Перспектив» и занималась как раз отправкой русских волонтеров в Германию, и также сопровождением немецких волонтеров здесь, в России.

И как ты смотрела на волонтеров уже с точки зрения координатора? Помнишь этот период?

Да, я помню этот период. В принципе, мне кажется, у нас всегда был довольно-таки строгий отбор. Для нас было очень важно, чтобы люди, которых мы отправляем, справятся с работой, с проживанием. Потому что, волонтерский год – это одновременно очень круто и очень непросто. Это непросто и с какой-то культурной стороны – потому что это новый язык, новая страна, и в целом. Ведь это работа с людьми с инвалидностью, и там все бывает весьма по-разному. Поэтому мы смотрели на разные аспекты. С годами начинаешь сразу видеть, у кого точно будет все хорошо, для этой программы, не очень подходит.
Эти два или три дня отборочные, которые мы проводим с потенциальными кандидатами в волонтеры в Германию, мы смотрим на них, как они себя ведут в разных ситуациях, как они реагируют на какие-то вещи. И я сколько раз убеждалась, что все подтверждается: там, где ты видишь какие-то сомнения, трудности – они потом действительно возникают. А там, где хорошо – оно действительно потом хорошо.

Что тебе дала эта работа в качестве координатора?

Много радости, это во-первых. Потому что, конечно, было много и сложностей. Но от них очень большая отдача. В основном волонтеры, которые уже остаются, которые прошли отбор – сейчас я говорю и о тех, кого мы отправляем, и о тех, кто работает у нас, в России – это классные люди. И очень круто всегда было работать, смотреть, как у них меняется все. То есть человек пришел с одним мировоззрением, а потом люди реально меняются после волонтерского года. Любой человек, даже если он никогда не был связан с социальной сферой или потом из нее ушел, что-то в себе открывает. А вообще много позитива от этих встреч. Мне всегда нравилось поить их чаем, когда они приходили в офис. Общаться, узнавать, как у них дела. Не всегда позитивную обратную связь получаешь, есть такие, требовательные. Но, тем не менее, позитивного много. Я храню все… От всех семинаров, когда мы пишем друг другу какие-то там послания – я все это храню, мне это дорого.

Что бы ты сейчас пожелала волонтерам, которые раздумывают: проходить ли волонтерский год в России или в Германии?

Я могу точно сказать, что вы не останетесь прежним. И в этом плане мне очень нравится тот лозунг, который вы даете сейчас в рекламе «Измени их и свою жизнь на один год». Потому что жизнь меняется и в принципе, и точно в позитивную сторону. Это новый опыт, шанс посмотреть на мир под другим углом. Потому что, когда ты попадаешь в мир людей с инвалидностью, это меняет твой ракурс. Вы точно познакомитесь с кучей классный людей, потому что в «Перспективах» работают по большей части крутые люди. Здесь, я считаю, очень крутая поддержка, очень классное сопровождение волонтеров, и вы почувствуете себя частью какого-то большого дела, которое действительно. Это я вам точно могу сказать, оглядываясь на свой опыт в благотворительности. Вы принесете добро в этот мир (хотя слово «добро» мне не очень нравится) и много возьмете для себя. И еще вот что важно. Я знаю, что часто, когда люди идут в волонтерство или благотворительность, есть такой страх – у меня он тоже был – что это затянет и это навсегда. Но на самом деле это просто год, когда ты можешь просто очертить: вот этот год я посвящу этому. Ты точно принесешь пользу, потому что сделаешь других людей лучше, и это уже круто: ты один год своей жизни прожил не зря. Плюс научишься многому новому, и точно станешь лучше. Это все пережито, искренне и то, в чем я на сто процентов уверена.

Спасибо большое, Маша. Желаю тебе удачи. Раз уж этот путь благотворительности с тобой навсегда, то пусть будет радостными и развивающим.

Спасибо большое. А в заключение хочу сказать всем, кто еще не пробовал себя в качестве волонтера в «Перспективах» и если у вас пришла хотя бы мысль – быть или не быть – не сомневайтесь, это верная мысль. Просто сделайте это, и не пожалеете.