Это один из ярких опытов, может быть,
даже можно сравнить с рождением детей.

Вспомни, пожалуйста, свой добровольный социальный год в Германии. Какой это, кстати, был год?

Это было очень-очень давно – в 1998-1999 годах.

Прошлый век!

Да, это был еще прошлый век. Многие сегодняшние волонтеры еще даже не родились. Мне тогда было 18 лет. Я училась на бухгалтера в ПТУ, в итальянском колледже в Гатчине. Там мы познакомились с немецкими волонтерами, которые приезжали в Россию, и в то же время я узнала о волонтерстве в Германии. Я была одним волонтером, отправленным из России.

А ты помнишь, какой был отбор? Тебя собеседовали?

В то время такой процедуры, как сейчас, не было, она появилась позже. Была Илона Абсандзе, которая уже съездила в Германию, она в том же ПТУ училась. Илона познакомилась с Маргаритой фон дер Борх, Маргарита доверяла Илоне, и она рекомендовала следующих волонтеров. В то время такая поездка была не только "Вау, ты заграницей, круто!", это еще было возможностью посмотреть, как может быть по-другому, потому что уже в то время мы начали волонтерить в детском доме в Павловске и видели те условия, и хотелось что-то менять, и хотелось знать, как менять. Это была такая, в общем, осознанная задача -- ехать в Германию и смотреть, какие могут быть другие условия жизни у ребят с нарушениями. И к чему нам в России нужно стремиться. На меня большие надежды возлагали: Илона хотела, чтобы я обязательно посмотрела несколько проектов, как живут дети, как живут взрослые. Мне сразу был дан посыл, что из меня готовят координатора и что когда я вернусь, у меня будет такая-то ответственность.

Как тебя родители отпустили в то время в Германию, когда тебе было 18 лет?

Родители меня отпустили уже давно, потому что детство мое прошло в Сибири, Кемеровская область. И после девятого класса мама решила меня отправить к тете, своей сестре, в Питер, покорять, значит, здесь, просторы Петербурга. Но тетя у меня в Гатчине жила, поэтому я поступила в Гатчине учиться и вот там встретила дальше свою судьбу. То есть у меня вот эта ломка, отрыв от родителей, они произошли уже в ПТУ. И в итоге родители вынуждены были просто принять мое решение.

Расскажи, в каком проекте в Германии ты волонтерила?

Это была маленькая деревня, но очень знаменитая в Германии, потому что там находится женский монастырь Saint Marienstern. Он очень красивый: типичные бело-оранжевые
постройки, башенки, колокольня, целое архитектурное сооружение, несколько мощных зданий, мощная ограда, самодостаточное строение с настоящими монашками: их, по-моему, там человек 20 проживало, и были еще помещения и двор отдельный, где жили люди с нарушениями. Они туда попадали кто в семь лет, кто в десять, кто в двадцать, кто в сорок, и оставались там на всю жизнь.
Со мной еще волонтерила девочка из Венгрии, у нас была маленькая двухкомнатная квартира прямо на территории монастыря, нам выдали огромную связку из 20 ключей, и мы могли проходить во все двери. Я такая маленькая Наташа в таком целом клостере с охапкой ключей.
Вообще место нашего волонтерства оказалось уникальным, потому что там проживает очень много сорбов. Это уникальный народ в Германии, их очень мало осталось.
В Лужицком районе сохранились немцы, у которых сорбские корни, у них свой язык, своя культура, они до сих пор свои традиции соблюдают. Язык очень похож на русский, у него славянские корни. Это помогло на самом деле, потому что у меня не было языка вначале, и я была очень скромной девочкой, у меня очень быстро появились такие бабушка с дедушкой, Йозеф и Йоханна Байтель. Они меня учили немецкому языку. Отношения с ними у меня продлились и потом, они только недавно умерли, Йозефу было 94 года, Йоханне -- 87. Йозеф участвовал в войне, три года провел в Беларуси в плену, но там он, благодаря своим сорбским корням, быстро выучил русский язык. Потом он всю жизнь был учителем физкультуры и литературы в школе и говорил очень хорошо по-русски.

Они тебя поддерживали во время волонтёрского года?

Они меня поддерживали, очень тепло приняли. Из 40 минут урока у нас 20 минут длились разговоры на русском, а потом мы делали какую-то грамматику. А потом мы прощались с Йозефом, выходила его жена и безостановочно говорила по-немецки, и это была самая эффективная часть урока немецкого языка, потому что я старалась понять, о чем она говорит.

А расскажи, какие у вас были ежедневные обязанности, что вы делали?

Я курировала восемь девочек. Тогда, в 98-м году, в Германии ситуация была уже гораздо лучше, чем в России, но она все еще была не так хороша, как хотелось бы. Я видела несколько отделений, где вводились новшества: люди должны были жить не больше, чем по двое в комнате, а лучше, чтобы у каждого была индивидуальная комната, но это был процесс переходный. Я работала на отделении, где этого еще не произошло, и там было восемь девочек. Там было также половое разделение, но я думаю, это связано с тем, что
это женский монастырь, поэтому мужчин и женщин разделили.
Мы работали по 8 часов, плюс полчаса обед, часто у меня утренняя смена начиналась в 6:30, заканчивалась в 15:30. Моя основная задача была поднять девушек, умыть, с ними позавтракать, помочь одеться и отправить их всех на какую-то занятость: либо в школу, либо в мастерские, либо на работу.
Потом уже работодатель понял, что вторую часть своей смены я просиживаю, они не знают, чем меня занять, и они придумали такую разделенную смену, когда я работала с 6 до 12, потом приходила к трем и еще 4 часа работала до вечера, то есть в принципе личной жизни никакой, только работа. Это было трудно, особенно первые месяцы, особенно когда не все еще понимаешь. Были всякие такие курьезные ситуации, когда я как-то криво отпросилась на урок немецкого языка, меня отпустили и думали, что я на полчаса, а я пришла через полтора часа, и на меня потом очень сильно ругались, а я была уверена, что меня на полтора часа отпустили. Такие вот всякие мелкие вещи. Но потом, когда налаживаешь контакт с ребятами, это становится частью твоей жизни, то есть тот минус, что ты живешь и работаешь практически в одном месте, становится плюсом, потому что какой-то период, несколько месяцев, это был стиль моей жизни, просто работа-дом, работа-дом, какие-то прогулки рядом, там очень красивая природа.
Сначала я от этого страдала, а потом словила кайф от возможности побыть одной. Когда можно пойти куда-то погулять -- там у меня было любимое большое дерево -- какие-то стихи пишешь, такое время для самопознания. Хотя, конечно, очень скучала, тогда не было ни вотсапов, ни вайберов, ни скайпов, нужно было идти за 3 км, и вот там в обычном аппарате с монетками мы по несколько минут буквально могли поговорить с домашними.

Что тебя поддержало больше всего в этот год?

Конечно же, контакты, которые возникли, и ребята местные очень хорошие были, много нам показали, мы с ними хорошо очень сдружились, такой настоящий культурный обмен происходил. Ну и работа, конечно, подопечные. Там была одна девочка, она не захотела меня по имени называть, она меня месяца три Мариной называла, потому что до меня была волонтерка Марина из Польши. Она меня увидела и: «Марина и Марина», я ей: «Я Наташа». «Нет, Марина!». И через три месяца я добилась своего, она наконец-то сказала «Наташа»! Она моей любимицей оказалась. Она была великовозрастная, но выглядела как девчонка лет 12, была очень упрямой: если она чего-то не хочет, то она никуда не пойдет, надо ее уговаривать, такая с хитринкой, очень классная. К ним привязываешься, с ними проводишь много времени. Еще у них вся жизнь выстроена по принципу нормализации, и, так как раз в год обычно человек едет в отпуск, их тоже группой девочек раз в год везут куда-то отдыхать.

Ты с ними ездила?

Да, и волонтеры, как правило, всегда едут с ними, они в этот момент особенно нужны, потому что для сотрудников это отрыв от семьи, от хозяйства, а волонтеры -- они такие, они могут позволить себе это. И вот мы ездили куда-то не очень далеко, катались на корабликах, ходили в парк аттракционов, было очень весело, и это тоже интересный опыт, когда ты сосуществуешь с ними круглосуточно.
Вообще год работы там, кажется, дал мне основное: для меня не стоял вопрос остаться в Германии или нет, мне хотелось вернуться, потому что у меня уже был опыт работы в детском доме, и я знала, что там можно что-то изменить, я этого очень хотела. И я ради этого вернулась. Это не только накопление опыта, я просто увидела своими глазами, как вообще может быть, как могут жить люди с нарушениями в обществе, что такое уважение их достоинства, уважение их границ, как взрослые ведут себя с ними, в каких условиях они могут жить. И вот эта реальная картинка, которую я видела, потом много лет в России была для меня светом в конце тоннеля. Когда мы боролись с какими-то вещами здесь и хотели что-то изменить, мне всегда помогал этот образ того, как может быть и куда мы можем прийти. Я чувствовала часто, что многим русским ребятам, если у них нет такой картинки, тяжелее. Для меня произошла очень сильная трансформация внутренняя: я приехала из Сибири, из классической советской семьи, без роскоши жившей и никогда ее не видевшей, у нас все еще были магазины, где пальцем надо было показывать, что тебе подать с полки. И тут я попадаю в Германию, где магазины, где ты сама с полок все берешь, все в таком изобилии, очень много соблазнов. И вот я вижу ребят с нарушениями, которые уже живут по одному в комнате, у них есть своя техника, аппаратура, у каждого есть свой магнитофон, свой телефон. Я увидела, что это так правильно, и это границы, и это личное пространство, и это опыт, через который мы как-то взрослеем, что ли, поэтому это и для меня был интересный опыт взросления, и я многое с собой смогла взять в профессиональном плане.

Не сложно было вернуться после этого домой?

Когда год уже подходил к концу, я понимала, что я буду работать в «Перспективах», мне тогда повезло, что я возвращалась и знала, что меня ждали, меня ждало дело и у меня был запал, что я хотела свой опыт дальше нести. И несла его много лет потом в «Перспективах», заряд я очень хороший получила в Германии. Но именно поэтому мне несложно было возвращаться, плюс как раз тут в Петербурге все равно сохранилась тусовка с немцами, потому что сюда продолжали немцы приезжать, так получилось, что я осталась внутри этой системы, она осталась со мной, и я смогла это как-то дальше использовать.

А вы с твоей коллегой, волонтеркой из Венгрии, поддерживали потом связь?

С венгеркой было, на самом деле, непросто. Оказывается, у нее была русская мама, и она говорила по-русски, еще хорошо говорила по-немецки, но она почему-то невзлюбила меня в самом начале. Я думаю, она вообще стеснялась своей русской принадлежности, что у нее русская мама, она не хотела это афишировать, и поэтому очень неохотно со мной по-русски разговаривала, только когда мы были дома и так, коротко. Но через полгода мы с ней сдружились, больше на фоне мальчишек, к нам стали мальчишки приходить, и как-то мы через них и с ней больше стали общаться и даже ездили на машинах к ней в Венгрию в гости. Она помогала мне по мере необходимости, переводила, когда нужно было что-то. Она вынуждена была ходить со мной к шефу, когда какие-нибудь серьезные вопросы прояснялись: что-нибудь с деньгами, с каким-нибудь отпуском, который надо согласовать, или с какими-нибудь переносами. И вот она была вынуждена мне все время все это переводить. Я пыталась несколько раз выловить ее в Инстаграме, когда эти соцсети появились, выяснилось, что она ребенка родила, но какие-то отношения с ней не удалось дальше поддерживать. Но у меня очень много отношений дружеских до сих пор с немецкими волонтерами.

Которые были здесь в России?

Которые были здесь в России. В 1999 году я вернулась, и в 2000-2001 работала координатором в Павловске. И вот волонтеры этого года -- и русские, и немцы -- до сих пор мои близкие друзья. Кстати, мой муж Марк тоже волонтер, он ездил после меня в Германию. Впоследствии он стал моим мужем, у нас сейчас уже трое детей. Мы много лет не были в Германии, и практически никогда не были там с ним вместе, и вот после долгого перерыва мы поехали на машине вместе с детьми в Германию. Получилось, что как раз 20-тилетний юбилей моего волонтерского года к концу подходил, а его 20-тилетний юбилей волонтерского года только начинался. Мы побывали и на моем рабочем месте, и на его. Он там увидел несколько подопечных своих, и это было очень значимо. Может быть, поэтому живы еще так воспоминания, потому что мы три года назад проехались по этим местам, такое у нас было семейное событие.

Наташа, а вот сейчас спустя уже много лет как ты считаешь, как изменил твою жизнь опыт волонтерского года в Германии?

Во-первых, это расширение твоих границ, однозначное. Ты начинаешь чувствовать, понимать очень тонкие различия. Это не культурная какая-то развлекательная поездка, а ты смотришь на то, как люди решения принимают, как они взаимодействуют друг с другом, какие у них ценности, ты это все сравниваешь. Кстати, за счет того, что это в таком довольно юном возрасте происходит, эти вещи прямо откладываются у тебя. Я
сейчас понимаю, что только благодаря этому опыту я и сейчас по-другому решения принимаю и чувствую себя более свободной, и вообще знаю, что такое свобода.

Это самое ценное знание, мне кажется, про свободу внутреннюю.

Да, внутренняя свобода, достоинство человеческое, и мое собственное, и людей, которые вокруг. Немцы очень деликатные, у нас вот принято всех по имени-отчеству называть, на «ты» переходить прямо опасно, личная граница нарушена. А там спокойно можно перейти на «ты», при этом сохранять уважительную дистанцию к партнеру. Ты можешь со своим шефом на «ты» разговаривать, но ты знаешь, что это шеф, и ты уважительно к нему относишься. Там субординация происходит не потому, что так сказал босс, и все так сделали, а потому что ты уважаешь этого человека и ты так сделаешь, потому что тебе хочется сделать так. У нас немножко другой способ решать проблемы. Запретительный. А там можно дискутировать, можно находить компромисс, искать какое-то решение, которое, возможно, даже всех удовлетворит. По крайней мере свое мнение высказать ты имеешь право.

Наташа, спасибо тебе, знаешь, за такой рассказ яркий, потому что уже прошло сколько там -- двадцать…?

Двадцать один год!

А ты так ярко все помнишь, это поразительно! Иногда бывает, что было в том году уже не так хорошо вспоминаешь, а у тебя такие живые, яркие воспоминания.

Да, это один из ярких опытов, таких жизненных, может быть, даже можно сравнить с рождением детей.

Слушайте более подробную версию интервью в подкасте "Волонтеры-котики".